...здесь стабильное, и я неожиданно почувствовал даже некую внутреннюю уверенность, как будто кто-то невидимый положил мне руку на плечо и спокойно сказал: "Всё будет хорошо, Мак".
Пройдя по отсекам я выяснил, что на всём немалом периметре невесомость отсутствует, а значит надо будет Мартину утром скинуть на мессенджер, что нам имеет смысл в ближайшее время переехать сюда. Ну если только он не хочет продолжать спать пристёгнутым к стене инженерного блока в своём спальнике.
Мне показалось, что из глубин соседнего шлюза доносится звучание старинного радио, с характерным гнусавым и дребезжащим динамиком, но в очередной раз приписал это своему ещё более разыгравшемуся в последние дни воображению. Я постарался переключить внимание, представив, что это как обычно музыка, крутящаяся у меня в голове. Только я отметил также, что явственно слышу радийную отбивку и следом за ней приглушённый, а не надрывающийся как обычно рекламный блок. Открыв шлюзовую дверь с изображением подобия перевёрнутого креста, я увидел в дальней части полуосвещённого помещения маленького ребёнка. Это была девочка в обыкновенном платьице в розовую клетку и белых модных туфлях на острых каблуках. Её волосы были длинными и светлыми, пожалуй даже серебряными, какими обычно рисуют крылья у ангелов.
Она внимательно разглядывала старинный радиоприёмник и вращала колёсико громкости. Ей по-видимому, не захотелось слушать рекламу, и она попробовала подвигать вперёд-назад погнутый рычаг выбора станций. Девочке было года четыре, может чуть больше. Ничего кроме шумов не услышав, она выключила приёмник и посмотрела в мою сторону.
- Ты нашёл меня! - обрадовалась она. - Вот молодец. Значит ты прошёл свой круг, да? Привет! Здравствуй!
- Господи, кто ты?
Девочка подошла, и взглянув на меня укоризненно своими ярко-голубыми глазами, произнесла в ответ:
- Меня учили, что невежливо отвечать вопросом на приветствие. Смотри как ты построил первую фразу при знакомстве. Господи. Кто. Ты. Подумай сам - с этими словами можно ведь обращаться разве что к твоему господу... Ты американец?
Я настолько опешил, что натурально стоял истуканом и мне ничего здравого не приходило в голову.
- Как ты могла оказаться на этой станции? - произнёс я в итоге, - И совсем одна!
- Даа... . Нельзя конечно говорить с незнакомыми взрослыми, но пожалуй для тебя можно сделать исключение... Ты - исключительный незнакомый взрослый. Я всегда здесь была, глупенький, - ответствовала она, взглянув на меня примерно так, как смотрят старшие на
младенца. - И между прочим я не одна. Я со своей старшей сестрой.
- Ты.... А тебя зовут Рая?
- Нет, я Элис. Но мне приятен твой интерес. Хотя меня могут всяко звать, - она смешно развела руками и пожала плечиком. - Это же зависит от правил. Мы здесь играем. А ты здесь разве не играешь?
- Играешь с кем, Элис?
- По-разному. Сейчас мы играем с тобой.
- Ничего не могу понять.
- Ты задаешь много вопросов. И ничего не понимаешь. Ты всё-таки американец. Наверное блоггер?
- Нет, я астронавт.
- Космо-навт, - она сделала ударение. - Правильно говорить "космонавт".
- Откуда ты знаешь?
- Я здесь прочла. У сестры нет глаз, поэтому она мне прочесть не смогла. Я сама могу. Мне уже почти пять лет. А тебя как зовут?
- Мак. Меня зовут Мак.
- Хорошее имя, - одобрила Элис. - Удобное. Тебя легко записать в любую игру.
- Постой. Я правда ничего не пойму. Вас не должно здесь быть. Ни тебя, ни сестры.
- Это вас не должно здесь быть. А мы здесь были всегда. Ну сколько я себя помню.
- А как зовут твою сестру? - спросил я. - И где она?
- Аида. Она прячется... - сказала Элис, и с уверенностью добавила, - Аида умеет хорошо прятаться, лучше меня. Ну она же старшая. - потом немного подумав, предложила,
- Знаешь что, Мак! С тобой мы её быстрее найдём! Ты будешь понарошку играть. Под моим контролем, хорошо? Чтобы понять правила!
Происходящее не то, чтобы не укладывалось у меня в сознании, оно находилось в иррациональной системе координат, где-то за гранью разума. Сном я это точно назвать не могу, так как я почувствовал, что Элис дотронулась до меня своей маленькой ладошкой, потом взяла меня за руку и сказала:
- Пойдём, у нас мало времени. Если мы и на этот раз проиграем, нас не скоро пустят в следующий круг. Водящий хорошо умеет выдумывать новые круги. Но вот.. разве что никто ещё не видел Водящего.
У меня в голове крутилась тысяча мыслей, перемешиваясь с дурацкой рекламой, какими-то истерическими флэшбэками, и неясным шумом толпы, который можно услышать, если крутить колёсико на старинном приёмнике. The shark eats the fish. Nobody eats the shark. Элис вела меня за собой, уверенно шагая по всем каютам, комнатам отдыха, заходя в складские помещения, в кубрики с закусочными, в тренажёрные, вставая на цыпочки всякий раз, когда надо было дотянуться до панели с клавишами и открыть очередную дверь. Острые каблуки её туфелек, как мне показалось сначала, были окровавлены, и обернувшись в очередной, должно быть двадцатый раз, я увидел всё тот же след из красных точечек, который за ней тянулся. Наконец она привела меня к тому месту, откуда мы начали свой путь. Я его прекрасно помнил, так как информационные знаки на двери, перед которой мы оказались, собираются тут в некое подобие перевёрнутого креста. Взглянув на него мельком впервые мне и подумалось тогда,что это мистификация. Или просто таким всё кажется от внезапно обрушившегося чувства тоски и усталости.
- Элис, но ведь мы уже были здесь.
- Это было давно, ты ничего не понял, - она опять смотрела на меня укоризненно. - Хотя поначалу и в самом деле сложно понять, аппетит приходит - во время игры, правда ведь? Открой эту дверь, по правилам это должен сделать только ты. Нельзя иначе. Ведь ты её и раньше открывал, помнишь, Мак?
Я потянулся рукой к панели, и нажал красную кнопку. Дверь прошипела, распахиваясь перед нами, и свет по велению какого-то работника сцены стал падать только в одну, самую дальнюю часть тёмного каземата, который закрыв за собой дверь, стал сразу источать из себя кислые и тошнотворные запахи. Кирпичные стены, покрытые чёрной плесенью, повсюду вокруг истекали пахучей жижей вперемешку с сукровицей.
Поначалу я увидел только крылья. Огромные, сияющие среди мрака крылья, которыми обычно наше воображение наделяет ангелов. Элис забрала свою ладошку из моей руки и пошла вглубь темницы. Я сделал несколько шагов вперёд и с каждым моим новым шагом, расставленные вокруг ангела свечи начали разгораться ярче, их становилось всё больше, и я шёл, пока не остановился в ужасе. Крылья эти были ввинчены костяными штопорами в спину молодой девушки, и сильно забрызганы её кровью в местах рядом с выпирающими из её тела блестящими изгибами этих штопоров. Глаза девушки были спрятаны под грязными бинтами, руки связаны за спиной колючей проволокой и обмотаны накрепко широким перцовым пластырем. Сидела она на низком табурете или стуле, а чтобы ей удобней было сидеть, и у неё не затекали ноги, они были аккуратно подрублены чуть ниже колен. Элис подошла к ней, достала из кармашка платьица яркую губную помаду, нагнулась вперёд, и оказалась на одном уровне с головой несчастной девушки.
- Здравствуй, Аида. Я так рада тебе, - сказала она. - Не отвечай мне. Не трать силы. Со мной сегодня мой новый знакомый, Мак. Ты не можешь его видеть, но он симпатичный. Давай и мы сделаем тебя симпатичной, хорошо? - спросила она девушку, и медленными движениями начала накладывать на её губы помаду, слой за слоем.
- Аида, ты сегодня красивей всех, - закончив наконец сказала Элис. - Ты самая моя красивая сестра!
Засохшая марля, в тех местах где должны быть глаза этой девушки, начала чернеть, и из под неё тонкими струйками стали сочиться такого же чёрного цвета слёзы.
- Не плачь, я тебя прошу. Не надо. Хочешь я тебя поцелую? - спросила Элис. - Хочешь?
Она коснулась пальчиком блестящих алых губ Аиды, и убрала помаду обратно в кармашек. Потом она прижала своё личико к лицу сестры, приоткрыла свой рот, похотливо втянула в него нижнюю губу девушки, и начала её жевать.
Сердце стало грохотать во мне тысячью набатов, и вертясь в груди волчком, и замирая на целую вечность, чтобы я смог в этой вечности ощутить глубину всей невыносимой боли. Я был в кипящей от испуга части сознания уверен, что погибну здесь в этом узилище, а сладко-солёную кровь Аиды я уже ощущаю на вкус, на своём языке, на нёбе, комками в горле.
Когда Элис доедала губы, а левое крыло не выдержав собственного веса, скрипнув оторвалось вместе с куском туловища, я попытался рвануться назад к двери, но ударился о кирпичную стену и упал на мокрый и грязный от слёз и нечистот пол.
- У тебя других мешков не нашлось тут? - услышал я чью-то речь сквозь головную боль. - Масон копеечный.
- Жалко мне хороших мешков, заляпает он мне их. Мне ещё картошку в них хранить, и зерно для самогону, - сдавленным голосом ответил некто другой. - Смотри, какой он грязный. Ну и пусть дырявые, зато он дышать в них сможет. Сколько он тут?
- Часа три как.
- Документов при нём не было?
- Не было. Китаец он вроде, откуда у них документы..
- Оружия тоже не было? Они знаешь, черти, так умеют свои нунчаки-мунчаки попрятать, ты обернулся - а он тебе раз по башке.
- По какой башке? Он жив ли-нет надо проверить. Жаль если помрёт. Голове туловище евоное можно было бы забрать. А Водящему голову отдать. Всё польза.
- Кровь у него взяли - индекс верования ниже прожиточного. Не подойдёт его тело Голове. Так и сказали - мис-хед. Если я правильно понял.
- При чём тут индексы? Какая мисс? В теле вообще верования нет, подойдёт тело. Худоватое оно только, да ничего. На деревню к Люлясиной сестрице свозим на месяцок, поправится. Молочка с картошкой поест, да и девок тамошних пошшупат. Вера ведь - она в Голове. А туловище, думаю, любое сгодится.
- Дак он дышит, Милослав. Чего там ещё проверять. Если дышит - знать не помер, это и без врачей пониманию доступно. Здесь его чтоль декапитировать примемся?
- Ну щааас, позволю я вам пыточную забрызгивать! Её потом щёлоковым не отмоешь. Тащите его в бальную залу.
Несколько рук схватили пыльный мешок, в который я был завёрнут, и понесли прочь. Померещилось мне или нет, но кажется, что я успел разглядеть сквозь прореху в ткани, гигантскую холодильную камеру с надписью Booze Saves. Кто-то открыл её, запустил внутрь обе руки, и вынул их вместе с двумя бутылками мутной жидкости.
- Слеза комсомолки, - пояснил этот кто-то. - Лежит тут веками. Since 1961 года. Раритет из раритетов. Будет чем отметить, Клавдий.
Меня понесли дальше. Через несколько минут затхлые запахи сменились медицинскими.
- Кладите его сюда, братушки. Вот молодцы. Не расходитесь, отобедайте силь ву пле на первом этаже в ресторанной. Для вас там вёдрышко кошернейшей водочки Элиза с Ариадной охлаждают. Только к девчонкам не приставать: они с ночи общепитцев обслуживают. Думается, наверно уже без рук без ног.
Я лежал на бильярдном столе, с которого спилили все борты с лузами. Зачем кому-то это понадобилось, было непонятно. Как я узнал? Ну если вы когда-нибудь лежали на бильярдных столах, то вам будут знакомы ощущения.
- Ты представляешь что писал этот безбожник Рабле в своей книжице о двух чревоугодниках? А? "Клавдий стирает мешки из под картошки", - возмущался первый голос. - Да, так вот и писал. Ахилл захирел, Акос акосел, и всё в таком духе. Там у него про многих на первый взгляд приличных людей гадости говорятся. А про Ахилла даже два раза́ сказано. Один раз что он захирел, а другой раз, что убирает сено. Чем-то сильно насолил он видать этому Рабле.
- Вот бы сейчас этого Рабле да на это свято место - вмиг бы всё переписал, и прощения бы просил, сволочь. Курвазья хранцусская. Софрон. - ответил ему второй голос, видимо Клавдия, - А нам там голову отпиливать неудобно будет, зря мы его туда положили.
- Дак это единственный чистый стол с хирургической точки зрения, - возразил первый голос, видимо Милослава. - И если даже его маленько пропилим - ничего страшного. Ему не впервой. А сукно и поменять в случае чего можно, делов-то.
Я попытался привстать, и начал шевелиться. Мои движения были замечены, и Клавдий с Милославом, судя по звукам, подошли к столу и принялись на меня смотреть.
- Может усыпить его, а? Как думаешь? Смотри, он прям как бесноватый заворочался. Ещё испортит нам всё. Давай его монтировкой ударим.
- Нельзя, повредишь его. Давай пилу неси уже.
- Постойте! Люди! - закричал я из мешка. - Остановитесь, я прошу вас!
- Мы-то люди, а ты что за фрукт? - сказал Клавдий, медленно надрезая ножом грубую холщовую ткань. - Сейчас взглянем.
- Я работаю здесь, я Мак Шу, лейтенант!
- Работает говорит здесь. Это мы здесь работаем. Милослав Маркович, что за макшу, ты слышал о таких?
- Сдаётся мне, оказия всё это большая. Фэйл, как там правильно сказать. Его привезли как бродягу беспамятного, а он намекает, что военный. И форма на нём непонятная была, говорили. Аа, да он впрямь китаец.
Яркий свет ослепил меня, и прищурившись, я разглядел очертания двух людей в чёрном. Возможно, я не совсем пришёл в себя после укола, который мне сделали, но я был уверен в том, что лиц их я не вижу.
- Мать честная, посмотри на его зрачки. Всё теперь понятно. Он этот.. механизм в общем. Если так, то не сгодится он как экземпляр, только пилу испортим.
- А скажи-ка нам, мил человек, - обратился ко мне Милослав. - Ты часом не бионика? Дай-ка сюда формуляр его, - сказал он Клавдию не дождавшись моего ответа. - Чего там наши умники пишут.
- Меня зовут Мак Шу, я лейтенант космического флота, наш экипаж здесь выполняет задание.
- Намекает на то, что разведчик. Челленджер, как там правильно сказать. Что думаешь, Клавдий? Робот-разведчик ... Может ведь такое быть?
- Рано пока думать, - ответил тот, достав из брюк неаккуратную, неровную газетную вырезку, представлявшую из себя, скорее всего, формуляр. - Башку ему отрежем, потом и думать будем.
- Думать никогда не рано, друг мой. Когито, эрго сум, - сказал Милослав, внимательно изучая напечатанную статью. - Полюбопытствуй, Клоудиэс! У него индекс верования ноль двенадцать! Слышишь, чайна-таун? Удобно тебе лежать? Молчишь? Ноль! Двенадцать! Ты табуретка, что-ли??
- Так я давеча об чём говорил. Кровь когда брали, индекс проверили. Ан-хуман это. Так вроде. Не-человек значить. Приставить его разве что к Голове, пусть записывает эти его "Заповедь новую даю вам", и иже с ними.
- Думаю, не справится он в таком состоянии с Благовестами-то. И пайка на него не рассчитано, - начал сомневаться во мне Милослав. - А скажи-ка нам, мил агрегат. Ты по-людски писать умеешь? Или исключительно по-китайски? Клинописью владеешь?
Силуэты медленно растворялись в ярком свете, пока окончательно в него не провалились. Глаза привыкли к его невыносимой яркости, и больше не приходилось щуриться. Оторвав ладони от зелёного бильярдного сукна, я поднял руки вверх и долго смотрел на них. Потом левую ладонь я приложил ко лбу, а правой принялся стирать слёзы, которые собрались на глазах за всё время, что я смотрел из мешка на солнце. Действие проклятого укола понемногу заканчивалось, и я начал ощущать свои ноги, уже перестающие быть ватными и бесчувственными, и наливающимися тёплой бегущей в их сосуды кровью. Дышать стало легче. Воздух перестал быть свинцово-тяжёлым, приобрёл запах вереска, и стал осязаемым. Меня явно накачали какой-то синтетической дрянью, подумалось мне, потому что во рту стоял вкус как после многочасового облизывания дверной ручки.